| 17.07.2006 Главный способ борьбы с коррупцией – институционализация судебной практики Последние несколько месяцев существенно изменилась информационная политика Высшего арбитражного суда. Впервые в своей истории он стал публиковать все проекты документов пленума и президиума, а также материалы по конкретным делам. О том, что стоит за резко возросшей публичностью арбитражных судов, и о других новых тенденциях в их работе рассказал председатель Высшего арбитражного суда Антон Иванов. В: В последнее время меняется порядок выработки Высшим арбитражным судом (ВАС) решений: проблемы обсуждаются с привлечением экспертов, саморегулируемых организаций. Можно ли считать это частью судебной реформы? О: Я называю это институционализацией судебной практики, которая отражает существо судебной власти. Наши информационные письма, постановления пленума нацелены как раз на то, чтобы в арбитражных судах было меньше странных решений, принятых под влиянием непонятных причин или внешнего влияния. Институционализация практики призвана выстроить систему, которая сразу выявит аномальное поведение какого-то судьи. А без широкого общественного обсуждения такую систему построить нельзя. В: Как публичность судов должна повлиять на ситуацию с коррупцией? О: Для меня главный способ борьбы с коррупцией – институционализация судебной практики. Решение суда должно соответствовать существующей правовой позиции, которая в результате открытости судов и постоянной публикации судебных актов хорошо известна. Тогда для спорящих сторон пропадает смысл пробовать подкупить судью для вынесения ангажированного решения. Тем самым исчезает основа для коррупции. В: Скоро ли удастся ликвидировать основу для коррупции, если судебная практика формируется долго и тяжело – одних только документов ВАС огромное количество? О: Институционализировать судебную практику можно только в том случае, если иссякнет безумный поток законов, причем низкого качества. В этом причина столь активного выпуска наших документов. Мы видим противоречия в законах и пытаемся их урегулировать, но новые законы принимаются так быстро, что противоречия все больше усугубляются. Идет инфляция законов, заставляющая нас в значительной мере работать вхолостую. Положительным примером является стабильность Гражданского кодекса, поскольку при президенте РФ действует Совет по кодификации гражданского законодательства – "сито" для проектов по его изменению. Я считаю, что следует создать такой же совет по налоговому законодательству, который мог бы не просто проводить экспертизу проектов, но еще и учитывать общественное мнение. В: Обсуждение документов ВАС о недобросовестности налогоплательщиков показало исключительную сложность работы с налоговым законодательством. В чем корень проблемы? О: Оценка экономической сущности операций, совершаемых налогоплательщиками, действительно сложна. Европейские государства решали эти вопросы десятилетиями, а мы подошли к ним только в последние годы в условиях отсутствия соответствующих правовых традиций. Международные стандарты финансовой отчетности исходят из реальной экономической природы операций, а в России основа бухучета – это формальное отражение операций в виде проводок. Вот это ключевое противоречие между формальным подходом и реальной сутью операции сразу использовали изобретатели всевозможных схем уклонения от уплаты налогов. В: В каком направлении суды меняют практику применения налогового законодательства? О: На начальном этапе суды толковали налоговые законы формально, что тоже создавало почву для злоупотреблений со стороны налогоплательщиков. Поворотным моментом, на мой взгляд, стал кризис 1998 года, после которого суды стали обращать внимание на экономическую сущность операций. Изменилась также деятельность налоговых органов: чтобы доказать незаконность действий налогоплательщика, они стали представлять в суд огромное количество документов. И если вначале суды скорее соглашались со многими аргументами налоговых органов, то сейчас начинают понимать, что доказать уклонение от уплаты налогов удается далеко не всегда. Наступил этап взвешенного отношения судов к аргументам налоговых органов, доказывающих недобросовестность налогоплательщика. Сейчас уже недостаточно просто заявить, что налогоплательщик – недобросовестный. В: Какие наиболее масштабные пробелы налогового законодательства выявились в судах? О: У нас, в отличие от европейских стран, нет разницы между налоговым мошенничеством и уклонением от уплаты налогов. В результате тот, кто по неосторожности ошибся, может быть поставлен на один уровень с тем, кто умышленно создал схему неуплаты налогов. Я считаю, что надо жестко наказывать за налоговое мошенничество, например за проведение платежей через проблемные банки, когда деньги в бюджет не поступают. В то же время необходимы послабления для тех, кто совершает ошибки, особенно в условиях несовершенного законодательства. Около 80% дел, которые к нам попадают, связаны именно с тем, что Налоговый кодекс написан противоречиво и не до конца продуманно. В: По каким еще наиболее важным проблемам позиция суда пока не сформировалась? О: Несогласованные правовые позиции есть почти по всем теоретическим вопросам. Не удается, например, определить, что такое с правовой точки зрения бездокументарные ценные бумаги. В отношении недействительных сделок борются две тенденции: признавать таковыми как можно больше сделок, имеющих тот или иной порок, или делать это в ограниченных, наиболее серьезных случаях. Нам также не удается разграничить корпоративный шантаж, гринмейл, и защиту акционерами, в том числе миноритарными, своих прав. Здесь всегда должна быть взвешенная позиция, поскольку совершенно очевидно, что любое наше решение неизбежно отразится на практике корпоративных захватов. В: В последнее время судебная практика переходит от безусловной защиты государства к учету интересов бизнеса. В частности, говорится об ответственности госучреждений перед контрагентами, а также об ответственности казны за вред, причиненный незаконными действиями госорганов. В чем причина такой революционности? О: Это не революционность. Финансовое положение государства улучшается, и оно может в ряде случаев поставить себя на один уровень с частным лицом, чтобы обеспечить реальное равноправие во взаимоотношениях. В середине 90-х годов государство не смогло бы погасить свои обязательства, даже отдав все имущество, при этом государство должно было выполнять свои политические, социальные и другие функции, и ему приходилось делать выбор. Хотя даже тогда тотальная безответственность учреждений, не получивших деньги из бюджета, выглядела несправедливо, поскольку зачастую эти учреждения получали доходы от коммерческой деятельности и могли оплачивать, допустим, коммунальные услуги. Теперь мы сказали, что само по себе невыделение денег из бюджета не является основанием для освобождения от ответственности, суд еще должен определить, есть вина учреждения или нет. В: Какой эффект может дать взыскание с госорганов пошлины за обращение в суд? О: Поскольку госпошлина платится в бюджет, может показаться, что в случае с госорганами эта мера будет означать всего лишь перекладывание из одного кармана в другой. Но это не так. Теперь госоргану придется обосновывать выделение средств на оплату пошлин, что позволит контролировать и оценивать действия должностных лиц. Если же дело будет проиграно и выигравшая сторона взыщет с госоргана судебные издержки, то будет повод проверить еще и обоснованность предъявления иска. В: При этом к внесудебным взысканиям небольших сумм оказались не готовы сами же административные органы? О: Именно они, а не налогоплательщики. Я не видел еще ни одной жалобы налогоплательщика на административный порядок взыскания штрафов. В целом же борются две тенденции: одни говорят, что надо расширять судебный контроль за административной деятельностью, другие – что административное усмотрение должны проявлять чиновники, а суды могут только контролировать их деятельность. На мой взгляд, привлекать к административной ответственности – это вообще не функция суда. Наша задача – рассматривать жалобы на то, как чиновники привлекают к ответственности. В: Обсуждается идея, чтобы такие жалобы рассматривали даже не суды, а специальные административные органы. В России, однако, нет доверия к исполнительной власти, поэтому не разумнее ли создать административные суды? О: Квазисудебные органы действуют во многих странах, и это очень эффективно. Вместо того чтобы держать огромный штат судей, которые занимаются мелкими вопросами и тем самым обесценивают судейское звание, лучше сконцентрировать многие административные функции в исполнительной власти. В России можно создать вневедомственный контрольный орган по рассмотрению жалоб на решения налоговых, таможенных и других органов. Он смог бы выявлять наиболее явные нарушения, причем достаточно оперативно и без высоких издержек. А вот специализированные административные суды создавать не следует, поскольку в таких судах формируется атмосфера взаимосвязи с чиновниками, ощущение того, что судьи делают вместе с ними одно дело. В: Недавний прецедент, когда суд не принял во внимание документы, не представленные до того налоговому инспектору, уже перенес центр тяжести в административную сферу. Это дело, однако, показывает, что суду доверяют больше и именно туда стремятся представлять документы. О: Действительно, некоторые налогоплательщики считают, что налоговый орган все равно документы проигнорирует, поэтому несут их сразу в суд. Проблема для всех непростая, но если суд в такой ситуации начнет принимать документы налогоплательщика, которые не видел налоговый орган, то придется признать недействительным его решение, принятое объективно ввиду отсутствия документов, предусмотренных законом. Налогоплательщик сможет потом потребовать возмещения убытков, из-за чего пострадает казна. Наше решение четко определяет последовательность действий и обязанности сторон. В: Сейчас в России создается много третейских судов, в том числе под эгидой различных предпринимательских объединений. Как вы к этому относитесь? О: Я сторонник того, чтобы деятельность третейских судов расширялась, однако я против карманных третейских судов, создаваемых, например, банками, для разрешения их споров со своими клиентами. Третейские суды при бизнес-объединениях, которых сейчас очень много, тоже могут превратиться в органы, обслуживающие интересы узкого круга лиц. Не случайно в европейских странах авторитетом пользуются третейские суды при торгово-промышленных палатах, участниками которых являются все предприниматели. Сейчас я предложил бы создать третейский суд на базе межгосударственного суда СНГ по экономическим спорам в Минске – общий для всех стран СНГ, сформированный его государствами-участниками. На мой взгляд, компаниям и предприятиям стран СНГ было бы удобно передавать свои споры в этот суд, а не в стокгольмский, парижский или лондонский, где процесс ведется на английском языке и где очень высоки издержки. Такой судебный орган мог бы стать промежуточным механизмом, позволяющим сохранить общий для всех стран СНГ суд, который сейчас находится в кризисном состоянии, но закрывать который неразумно. ИА "Альянс Медиа" по материалам "КоммерсантЪ-Daily" |